|
"Моя вторая Европа", Юрий Левитанский
Моя вторая Европа
Путевые заметки
В 1994 году, в июне, мне удалось сделать так, что Юрий Давыдович поехал на три недели в круиз вокруг Европы. Это был такой очень удачный маршрут: он охватывал почти все европейские страны. Левитанский в свое время объездил социалистический лагерь, но в капстранах он практически не был. Только в 1990 году ему делали операцию в Брюсселе. А так, не видел он этого. Конечно, любому человеку творческому побывать в Париже, в Риме, в Афинах — ему это нужно. Он ехал туда с большим скрипом — он всегда был человеком достаточно тяжелым на подъем — но когда потом уже мне звонил оттуда, это было абсолютное счастье. Он впервые совершал такой круиз и ему очень понравился сам способ передвижения. Как он говорил, это потрясающе: вот самолет, дорога, собираешь чемоданы, летишь — все неудобно, потом приходишь, от дороги отдыхаешь. А здесь как будто ты живешь у себя дома — спишь в своей кровати. Вечером лег спать — утром выходишь уже в Лиссабоне. Вечером лег спать — утром, глядишь, Лондон. Ему безумно нравился такой вид передвижения. У него был приемничек в каюте, и его очень удивляло: сегодня, допустим, английская речь, потом выплываем из зоны Англии — тишина и тишина — и вдруг эфир взрывается французской речью. Ему, как человеку глубоко филологическому, очень нравилось узнавание слов каких-то. Обидно, но их оказалось достаточно много на корабле, кому не успели выправить французскую визу, и их в Париж не выпустили. То есть он сидел в Гавре на корабле и в Париж так и не попал. Он звонил мне и не мог дозвониться — что-то было с телефоном — это такое лирическое отступление, чтобы понятнее было там описание дня.
Левитанский, когда уже вернулся, говорил о том огромном впечатлении, которое на него произвела Европа, этот круиз, это лето в Европе, красота эта удивительная. Вот это ощущение Европы, свободы... Рим, Колизей, и он, Левитанский, как мальчик маленький — вот он стоит. Он видит Афины, Акрополь. Это его, как ребенка, удивляло. Он, когда уже вернулся, говорил: однажды, в конце жизни, я должен был это увидеть. Так и получилось, что он это увидел в конце жизни, один раз, на прощанье. Ничего он из этого не написал. Мечтал написать книгу, и вот эти заметочки были тем, из чего должна была вырасти эта книга.
Ирина Машковская «Самоиронии у него хватало…».
Беседа с Виктором Куллэ, «Литературное обозрение», 1997, №6
8 июня. Порт Пирей (Греция).
Утром маленький мой приемничек наполнился другими совсем голосами, иными, нежели вчера, звуками, иной музыкальной речью... «О демократия, о демократия, о прагматика гармоника парамоника салоники».
9 июня.
Так в чем же величие России? В том, что, придумав и создав себе строй самодержавно рабский, распространила его еще и на многие страны другие?..
... И это уже не совсем я, не тот, не вчерашний — это я, вот этими вот глазами глядевший на Акрополь —да, Акрополь, да, Афины в моих глазах...
10 июня. Мессинский пролив.
И опять наполняется в приемнике густо-густо, совсем другие голоса, все гуще и гуще звуки, музыка, а потом уже и битком набит — речь иная, но и ближе, и как бы понятнее...
«Кончерато, грация, аморе, компрендере, инкортрарэ, маджоре, бон джорно». Странно, чем ближе к Риму, тем холоднее. Ночь такой черноты, какой я еще не видел — не видел такой черноты, такой ночи, такой черной. И непонятно как — на таком черном, вверху, над головой — крупная звезда, одна-единственная. А за бортом чернота — ничего там нет, ничего не видно.
11июня. (Рим).
Ночью и утром прохладно, почти холодно, обещают 10°, но, похоже, и этого нету.
Чивитавеккья — почти пригород Рима, окраина, часть его. Если Афины издалека — словно стелы из земли вырастают, каменные прямоугольники (лишь потом уже видишь зелень, натыканную между домами), то Рим — уже более европейский, постепенно образуется Европа, хотя сперва похоже на наш грузинский (кавказский) юг, и природа южно пышная: и пальмы, и оранжевые плоды на деревьях, и цветы, цветы... А на холме Джаниколо, с площади Гарибальди открывается Рим — это немыслимо, это конец, — только задохнуться...
После Рима — соседка за столом:
— Мне что-то Рим не очень, я ожидала большего.
Другой соседке по столу:
— Нет, золото надо покупать не здесь. И вообще — очень все дорого. (В Афинах она купила шубу — все меряет ее теперь, наслаждается.)
Вечером — ливень, гром, молния — гроза над нашим судном и над Римом, который мы оставляем. На палубе мокро и холодно. А за столиком гуляют «новые русские». Хохот, мат. — Ну что, вечный город, видал ты наших? Еще, даст Бог, и вернемся!..
12 июня
Утро холодное, мрачноватое, низкие облака. А приемник — «... де ля сера, ченто миля, уна проблема католиче, эскузо рикорланте, идеоложие начионалисто, ситуационе, информационэ» и вдруг уже взрывается — быстро-быстро: «атансьон, эколожик, прононс, шапо нуар, боку дэ пасьянс»...
Слева — долго тянутся скалистые берега. Температура 15°, море — 2 балла. Днем все тучи, холодно, волны огромные, и качает изрядно. И впервые так близко и так реально ощущаешь мощь и враждебность этой стихии, и мысль о Солярисе приходит сама собою.
13июня. (Барселона).
Вечером накануне приемник мой смолк, совсем замолчал, будто все-все выговорил, все спел — и опустел. Тихо в нем, ни звука. А сегодня почти с рассветом — как посыпалось из него, как затарахтело, как защелкало кастаньетами — все это со скоростью невероятной — «парламенте импертанто, ин партиа сочиалиста, Пабло Пикассо; савемос эспаньолес, политика популяр репрозентате, фундаменталес популярес партиа сочиалиста...»
В Барселоне полдня не выпускают с судна — списки туристов изучаются при помощи компьютеров (в последние дни опять сбежали несколько туристов из СНГ). Томимся с 7 утра — сейчас уже 14 — пока ничего не ясно.
Народ невысокий, пожалуй, низкорослый, тип Санчо встречался мне не раз. Да, это и это он, Санчо!
Холм Монжуик — ботанический парк, обзор Барселоны, панорама города — и почти в центре — Собор Гауди (Святого Семейства).
Барселона — административный центр Каталонии. Ла Рамбала — центральная улица, 2 км до площади Каталонии. Дома великого Гауди, смесь восточного и западного стиля. Собор — неоконченный шедевр Гауди. Старый город. Зелень не южная, итальянская, а вроде нашей, деревья — похоже на клены. Цветы — на балконах. Европа Юга с оттенками Востока. Черные такси с желтыми боками. Ла Рамбала — начинается от памятника Колумбу. Улица — центральная часть пешеходная, и столики, столики, цветы, деревья.
14 июня.
«Радио националь дэ Испания, перманенто».
Море почти совсем гладкое, вечером — тоже, справа четкий контур скалистого берега, резной, как вырезанный из картона, туда, за него садится солнце, и контур этот еще четче, пока не стемнеет совсем. И опять одна эта звезда на небе, крупная-крупная — звезда ли это? — и вообще все это — может ли быть, так и хочется сказать, когда смотришь на это — нет-нет, быть не может...
Пиратский вечер — вырядились и разрисовались почти все, а потом на открытой палубе — обилие, или даже изобилие — нет — сверхизобилие — всякой еды, и все едят, едят, едят, и танцуют, и пляшут, пляшут.
Ложусь спать в половине двенадцатого, а надо мною — «ногами куют». Чужие они мне, что ли? И все же, наверное, нет. Или я им чужой? Плывет к Гибралтару «Шаляпин». Новые русские пляшут.
15 июня. (Порт Гибралтар).
Где-то слева проплыла Африка, и вот Гибралтар (здесь говорят Гибралтар). Небольшой (население около 30 тысяч). Территория по сути английская (так решило большинство на референдуме — Испании предпочли Англию).
Над городом господствует гора (названия у нее, мне сказали, нет, наверно, потому, что она одна, что же называть ее — гора, и все ясно), по ней вьется узенький серпантин дороги, и мы по ней взбираемся на маленьком же юрком автобусике — и ехать, и смотреть с горы — страшно.
Там, на горе, свободно живут обезьяны, весьма общительные и падкие на угощенья, а над горой парят и надрываются-стонут то ли чайки, то ли альбатросы. Вон, далеко внизу Гибралтар, с длинной взлетной полосой, проходящей прямо по городу.
Европа шумит и смеется, болтает и пляшет,
пока мы уныло плетемся (шагаем в светлое наше завтра).
Пусть будущий вероятный биограф особо отметит и выделит это дату, делящую собою жизнь мою на до и после.
16 июня. (Порт Лиссабон).
«Минотауро лабиринт нумак катэ катэ малукурэ (куандо ду партишто). Ностальжия нормал принсипал орижинал ис кларо графикос гуманитаре...» Над городом — фигура Иисуса с распростертыми руками — поставлен не воевавшей Португалией в память о погибших во Второй мировой.
Лиссабон — произносится — Лишбоа, климат субтропический. Alto da Serafina — холм, с которого — весь Лиссабон...
Церковь XVI века, где захоронен Васко да Гама. Стиль — отсутствие прямых линий (море!).
На реке Тахо (португальское — Тэжу)...
17 июня.
Сегодня ночью впервые увидел вполне спокойное темное море с лунной дорожкой, точнее, дорогой, достаточно широкой зыблющейся полосой — зрелище и красивое, и жутковатое одновременно.
Утро — Атлантический океан, вдоль берегов Португалии. Температура 18°, волна 2 балла.
Серое небо весь день, и серое море, и сыро, прохладно, холодно. А к 5 часам вечера туман навалил, и море видать лишь вблизи корабельного борта. Туман.
18 июня.
Моя вторая Европа (первая — Будапешт, Прага). Атлантический океан, Бискайский залив. Температура 14°. Бискайский залив прошли совсем спокойно, ясное небо, море почти гладкое, солнце, жарко.
Часам к 17 входим в залив Ла-Манш... […]
Из Бискайского залива, из пролива Ла-Манш — через спутник — пытаюсь связаться с тобою, услышать твой голос — через все эти пространства космические и земные — где ты там? […]
Так подплываю к Парижу (к Гавру), куда меня, видимо, не пустят, и придется сидеть почти полтора суток — перед Францией, перед Парижем, и не дыхнуть тем неведомым, но ведомым с детства воздухом. Je t'aime, Paris, не сказать ему, не произнести ни здравствуй и ни до свиданья — а, наверное, прощай?
19 июня. (Порт Гавр).
Накануне вечером — робко прорывается французское, и чуть — португальское, и чуть испанское. А сегодня с утра посыпалось, затарахтело, апрэ мэт, апрэ тут...
И вот прохладное утро в Гавре (13°-15°), в 7-00 по-здешнему звоню тебе — глухо, в Париж я, конечно, не пущен, остаюсь на корабле, без тебя и без Парижа, хотя где Париж я все-таки знаю, а где ты — неизвестно.
Ситуация с Парижем совершенно нелепая — впервые выбраться, поехать, приехать и не ступить на землю Франции, и стоять полтора суток как бы за дверью, не смея войти. Здесь, конечно, нет чьей-то злой воли, направленной против меня лично, и все же и в этом отраженье всего того, что было многие годы между Западом, между Европой и незадачливым, неразумным моим Отечеством.
А Москва все молчит. Что же ты, Москва моя? Ты явилась однажды, одарив меня молодостью, чтобы потом однажды отнять у меня все, затолкать меня в старость, запихать в эту бездну, из которой мне уж, видно, не вырваться...
20 июня. (Порт Гавр).
«Парти социалист, консэй насиональ, боку дэ кэстьон...»
Пасмурная погода, 15°. Так и просидел под дверью у Франции, у Парижа. Обидно, но чувство, по сути, привычное (вечно куда-нибудь не пускали) — ощущенье замкнутого пространства.
В Гавре — много американских войск — отмечается годовщина освобождения Гавра, высадки союзников и т.д.
Дирекция нашего круиза предложила их войсковому оркестру поиграть на набережной у самого бор та нашего «Шаляпина» — они охотно согласились и до самого отправления играли нам с явным доброжелательством, и шумно, и весело.
21 июня. (Порт Тильбери).
Сегодня дозвонился наконец до Карася-Карасика. «Монынг, фоннынг, экспэнс, америка, футбол корпорейнш, лайф стори, тудэй, гут монынг, плиз..
Чем ближе к Англии — тем оживленнее в море — корабли грузовые, пассажирские, военные плывут неподалеку, догоняют, обгоняют. Ночью еще пробивается сквозь тучи едко-желтая крупная луна, а утр прохладное, серое, ни голубого, ни зеленого — свинцовое небо и море.
22 июня. (Порт Тильбери).
Английская столица — стареющая аристократка со следами былой невиданной красоты.
«Бигбен мюзик...»
Весь день в Лондоне дождь, холодно. Но город бесподобен и в такую погоду, и дышится в нем легко, несмотря на замкнутость и ограниченность пространства, но зелени — море, а королевские парки (их, кажется, шесть) — чудо.
А сегодня ясное небо, солнечно, тепло — переправляемся на пароме (это небольшой вместительный катер) на правый берег Темзы, в Грэйвсэнд (Gravesand) — небольшой волшебный английский городок...
А вечером отчаливаем от Тильбери, слева за кормой ярко-красное солнце движется к закату, а справа по борту большая круглая луна — как смена старинного караула, пахнет рекой, полями, сеном, а потом еще долго тянется уже в темноте бесконечная цепочка огней по невидимому уже берегу.
Лондонцы одеты куда строже — почти все в костюмах, при галстуках. Ни джинсов, ни штанов. Площадь перед Парламентом. Памятники. Напротив Парламента — массивная сутуловатая черная фигура Черчилля (он сам хотел — здесь). Трафальгарская площадь — самая большая в Лондоне. Здесь — Национальная галерея. Букингемский дворец — флаг поднят — значит, Королева дома (4 гвардейца охраны у ворот, а когда ее нету — 2 гвардейца). В Лондоне 40-50 театральных трупп.
Второй по высоте дом в Европе (50 этажей), с крыши и в хорошую погоду видна Франция.
Ландонна — римляне основали Лондон.
Кристофер Рен — выдающийся английский архитектор. Собор святого Павла (напоминает собор св. Петра в Риме — тот — первый, этот — второй по размерам).
Освободи мою голову
от мыслей моих о тебе.
Освободи мое сердце и душу
от присутствия твоего.
Освободи мое тело
от памяти о тебе.
Это не наше дело — быть стариками.
23 июня. (Порт Амстердам).
В Амстердаме по радио корабельному — «Туристы, желающие приобрести автомобиль...»
Часа полтора плывем по каналу... По берегам — Голландия, городок Заандам, где жил и плотничал Петр I. Амстердам рядом, вблизи он изящно игрушечный, напоминающий уголок Диснейленда.
Амстер — дам — амстерская дамба, 1200 мостов. Баржи вдоль канала — жилые, со всеми удобствами — домики по сути и по виду.
Все дома на сваях — раньше здесь были болота.
Кто-то сказал, что голландский язык — это немецкий язык под водой. Каналов — 102, протяженность — 120 км. Национальный музей, напоминающий церковь.... Рембрандт —«Ночной дозор», 18 персонажей.
Гулял по улице Дамрак (до центрального вокзала).
У Петра, повидавшего этот удивительный город с каналами, построенный на болотах — он стал, конечно, прообразом будущего города, который он построит.
24 июня. (Порт Амстердам).
И по тому же каналу обратно — вновь по обоим берегам Голландия, маленькая, уютная, какая-то детская. И солнечный, жаркий день, солнце прямо-таки жарит, а потом снова открытое море, море Северное, и к вечеру в мой приемничек, в поющий этот ящичек, совсем опустевший и умолкший, начинают пробиваться знакомые звуки, слова, интонации немецкие «абер я, я...»
«И сильно забилось сердце мое,
Когда показалась граница...»
25 июня. (Порт Гамбург).
(В Венгрии, в 1944 году — пластинка — «однозвучно гремит, звенит колокольчик...»)
«... Мы, говорят в газетах, любим свою великую родину, но в чем выражается эта любовь? Вместо знаний — нахальство и самомнение паче меры, вместо труда — лень и свинство, справедливости нет, понятие о чести не идет дальше «чести мундира»».
А.П.Чехов.
Пахло засушенными розовыми лепестками...
Германия. Из порта — направо. Слева грохочет по мосту надземная дорога. Указатели — стрелки: Freihuten, Zentrum.
Сегодня суббота, все закрыто, улочки пустынны — и все равно редкие прохожие стоят перед красным светофором, ждут зеленого, хотя вокруг ни души, и машины проносятся редко-редко.
Площадь Ратуши вся заставлена длинными столами, здесь сидят, пьют, отдыхают. (Я сел).
Стили архитектуры — готика, экспрессионизм, новый ренессанс. Население 1700000 (наименьшая плотность в Европе). Протяженность города — 50 км. Морской и речной порт (Эльба). Город пересечен каналами.
В университете — 19 факультетов, 40 тыс. студентов. Крупный культурный центр. Жилые районы — сплошная зелень. Zone Wolmyebiet.
Здесь никогда не жили короли (князья) — потому пышной старинной архитектуры — нет.
Церковь Святого Михаила (рядом — базар) — вечером органная музыка.
27 июня.
Накануне в каюте Копыловых — Валера (группа «Ариэль» из Челябинска), как бы подводя итог поездки, произносит тост: — А все-таки мы лучше их, и женщины наши лучше, мы, мы...
Вечером солнце садится огненно-красное, червонное, горящее, там позади и чуть левее. До свиданья, Европа, маленькая, впереди — Россия, большая, огромная (и потому — великая?), горемычная, бедная и почти нищая со своими пушками да танками....
29 июня. (Порт Санкт-Петербург).
Радио: «Европа плюс..., вы можете..., реклама..., телефоны ваших конкурентов...»
|
